Из истории «Тагиллага». Введение

В начале 80-х в одной из своих передач, выходивших на Би-Би-Си под названием «Программа популярной музыки из Лондона», известный диссидент Сева Новгородцев, выполняя заявки радиослушателей, упомянул и наш город. Реплика звучала так: «Следующее письмо нам прислал Виктор из Нижнего Тагила — города танков и лагерей. Причём, лагерей не пионерских…» 

Сказано это было с изрядной долей иронии и сарказма, однако в целом бывший саксофонист ВИА «Добры Молодцы» был прав. По данным правозащитников за 1991 год, почти каждый третий тагильчанин так или иначе был связан с исправительно-трудовой системой СССР: отбывал наказание в местах лишения свободы, имел репрессированных родственников или сам работал в системе ИТУ (исправительно-трудовых учреждений). 

Говорить об этом в советский период было не принято, а в постсоветское время стало не всегда удобно. В годы «гласности» попытки осветить эту грань истории нашего города предпринимались многими исследователями, но далеко не у всех получалось сделать это взвешенно и непредвзято. К концу 90-х тема «замылилась» настолько, что от неё начали отказываться традиционные СМИ. Правозащитную тематику попытались перенести в радиоэфир. К примеру, известный олигарх Борис Березовский раздавал гранты на поддержание темы в регионах и помогал соискателям в приобретении радиовещательного оборудования и получении лицензии на вещание. По замыслу Бориса Абрамовича, в каждом более-менее крупном городе, в каждом городе-миллионнике должна была появиться независимая радиостанция «разговорного» формата, в эфире которой доступно и популярно освещались бы правозащитные вопросы, велись дискуссии по теме со слушателями, транслировались исторические программы, звучали воспоминания пострадавших от репрессий в советский период и от произвола властей в наши дни. Надо сказать, что несколько таких радиостанций действительно заработали в стране, но популярностью у слушателей они не пользовались. Дело в том, что вещали такие радиостанции исключительно в «нижнем» УКВ-диапазоне (от 65 МГц до 74 МГц), для которого была упрощена процедура лицензирования и выбора частоты вещания, тогда как российская аудитория массово переходила на «верхний» УКВ-диапазон. В Нижнем Тагиле в 90-х тоже существовала такая радиостанция, но вещала она в сетке местного проводного радио. Это было оправдано: аудитория у «кухонных брехунков» тогда была на порядки больше, чем у радиостанций «нижнего» УКВ-диапазона. 

Как известно, искусственное замалчивание фактов в какой-либо тематике практически всегда приводит к появлению легенд и мифов, которые заполняют собой информационный вакуум. В затрагиваемой нами теме тоже существуют такие мифы. Самый известный из них звучит так: «Урал со времён царя Гороха был каторжным краем, куда испокон веков ссылали опасных преступников, а Нижний Тагил всегда был его центром». Это заблуждение распространено в народе до сих пор.

Урал начал осваиваться русскими переселенцами довольно поздно по историческим меркам. 

 Первые русские поселения стали появляться здесь в середине XV века, преимущественно в Предуралье. Уходили «на Камень», как в то время называли Урал, как правило, не от хорошей жизни: кто-то пострадал от произвола царёвых чиновников, кого-то разорил «сильненький» сосед, кому-то было не по силам платить растущие из года в год налоги и подати. Кроме «вольницы», Урал привлекал русских колонистов и практически неограниченными природными ресурсами, и обилием свободных земель. Начавшийся в XV веке процесс присоединения к Московии Урала и Сибири происходил долго, и не всегда гладко. Тем не менее, к концу XVII столетия на Урале уже действовали институты государственной власти, в том числе суды и структуры, следящие за соблюдением законов. Основным сводом российских законов с середины XVII века являлось «Соборное Уложение», принятое в 1649 году и действовавшее (с некоторыми изменениями и дополнениями) вплоть до 1823 года.

Классификация преступлений, согласно «Соборному Уложению», выглядела следующим образом. Самыми серьёзными преступлениями считались деяния и поступки, направленные против церкви. В число таких деяний входили богохульство, пропаганда иноверия и вовлечение в иную веру, прерывание службы в храме, осквернение святых мест, умышленная порча или уничтожение церковного имущества.

Следующими в перечне значились государственные преступления: действия, направленные против личности государя или членов его семьи, бунт, заговор, измена. Третьими по значимости были преступления против порядка управления. В эту категорию входили так же фальшивомонетничество, дача ложных показаний, содержание питейных заведений без разрешения.

Далее следовали преступления «против благочиния», должностные и воинские преступления: лихоимство (т. е. взяточничество и вымогательство), неправосудие (заведомо несправедливое решение судебных дел), служебные подлоги, незаконное обложение пошлинами, укрывательство беглых крестьян и преступников, мародёрство и дезертирство, продажа краденого или чужого имущества, содержание притонов.

Всего лишь на пятом месте по значимости стояли преступления против личности: убийство, оскорбление чести, нанесение увечий и побоев. Имущественные преступления – татьба (кражи), разбой, грабёж, конокрадство, умышленная порча чужого добра, мошенничество и преступления против нравственности, такие как непочитание родителей, блуд и сводничество и др., хоть и считались менее важными, но, зачастую, карались очень сурово.

Тогда же появились и предшественники современных исправительно-трудовых учреждений – каторги. Первые каторги появились в Западной Сибири. Как правило, это были каменоломни, где приговорённые к каторжным работам дробили камень, который использовался для строительства церквей, монастырей или дорог. На Урале они стали появляться с середины XVIII столетия. Как правило, каторги устраивались при казённых рудниках и заводах. Известными «каторжанскими» заводами были Успенский, Богословский, Камышловский и Берёзовский. Кроме государевых каторжанских заводов, существовали ещё и частные. В демидовском хозяйстве таким считался Ревдинский завод, куда по приказу Акинфия Демидова свозили с других заводов и рудников провинившихся. Сосланные на Ревдинский завод работали «в железах на ногах и шее, а кто-то жил на цепи, аки пёс», не получали жалования и были лишены пособий по увечью и старости. За малейшую провинность работники подвергались телесным наказаниям. Лишь после того, как завод отошёл по праву наследования среднему сыну Акинфия Григорию, положение изменилось: все каторжане были переведены на оплачиваемую работу, сроки наказания были существенно уменьшены либо отменены вовсе, выплачены денежные компенсации и увеличено жалование работникам, улучшено снабжение продуктами, была произведена техническая модернизация производства.

Что касается нашего города, то с самого пуска заводов и до начала XIX века единственным учреждением, занимавшимся выявлением и наказанием провинившихся, была правёжная изба с долговой ямой, которые впоследствии перешли в структуру «Управы благочиния». Здесь необходимо сделать паузу и разобраться в терминологии. 

В Российской империи Управами благочиния в XVIII-XIX вв. назывались административно-полицейские органы, учреждённые в 1782 году «Уставом благочиния», который был подписан Екатериной II 8 апреля 1782 года. Управа благочиния осуществляла надзор за порядком, следила за исполнением законов, вела следствие и судебное производство по гражданским тяжебным делам, кражам и мошенничествам на сумму меньше 20 рублей. «Устав благочиния» предписывал «заводить» Управы благочиния только в Петербурге, Москве, губернских и некоторых уездных городах (по списку). Заводские посёлки в перечень не входили, однако, если владельцы заводов оплачивали содержание данных органов на своих территориях, создавать такие не возбранялось. Последний нюанс был весьма удобен для заводчиков: формально в посёлке и округе действовали казённые органы надзора, а степень их управляемости почти повсеместно зависела от щедрости владельцев заводов. Хотя закон регламентировал создание «управ благочиния», что называется «с нуля», на местах часто поступали проще, переводя в подчинение новому органу старые съезжие и правёжные избы, зачастую вместе с персоналом — «губными целовальниками», писарями и т.д.   

Целовальниками на Руси назывались лица, избираемые из крестьян или посадских людей для выполнения финансовых, коммерческих или судебных обязанностей. Принимая присягу, эти люди клялись выполнять свои обязанности честно, для чего целовали крест. Отсюда и название должности. Почему «губными»? Дело в том, что в одном из старых значений слово «губа» означало некий территориальный округ – село, а в городах – квартал, в котором местные власти во главе со старостой осуществляли судебно-полицейский надзор.

Что касается «долговой ямы», то изначально это и была самая настоящая яма, глубиной в полторы сажени и крытая поверх соломой или лапником. Сажали в яму за имущественные и денежные долги. Сумма долга определялась подзаконными «Соборному уложению» актами. Должник сидел в яме на хлебе и воде до тех пор, пока родственники, община или любой состоятельный обыватель не погасит его долг. «Долговые ямы» пришли на Русь ещё во времена татаро-монгольского ига и сохранялись до начала XIX столетия. 

Штат Нижнетагильской «управы благочиния» состоял из судебного пристава, присланного из Екатеринбурга, губного целовальника, писаря, двух делопроизводителей и двух солдат. Кроме них, при управе дежурил верховой казак. В конце XVIII века при заводе была выстроена тюрьма. Располагался застенок при самой «управе благочиния», в здании у заводской плотины (ныне снесена). Держали в этой тюрьме либо должников, либо лиц, совершивших тяжкие преступления — убийства, разбой и тому подобное. Последние находились здесь в ожидании солдатской команды, которая сопровождала преступников в Екатеринбург. 

Судя по докладам заводских приказчиков господам владельцам, заводская тюрьма большую часть времени пустовала. Что, в общем-то, не удивительно. Дело в том, что подавляющее большинство населения посёлка составляли крестьяне, привыкшие жить по общинным укладам и обычаям. Община следила за моральным обликом каждого своего члена, и порицала все общественно опасные и богопротивные проступки, но если было нужно, могла взять провинившегося на поруки. Кроме того, немалую часть работающих составляли старообрядцы, у которых уклад жизни был ещё строже, и малейший безнравственный проступок считался большим грехом. И, наконец, сами заводовладельцы, начиная с Никиты Акинфиевича, в отношении своих работных особо не лютовали, понимая, что одними строгостями «порядка и прибылей» добиться нельзя. Николай Никитич Демидов составил даже целый свод инструкций для заводских приказчиков, в которых разъяснял, как следует поступать с работным людом в той или иной ситуации, связанной с причинением убытков заводам или иными правонарушениями. В этих инструкциях телесные наказания и заключение в долговую тюрьму были предусмотрены лишь в самых крайних случаях. В общем и целом, каторжанским наш город никак нельзя было назвать.

Так или иначе, но до появления на Урале народовольческого и рабочего движения криминогенная обстановка на заводах, в деревнях и сёлах была достаточно спокойная. Она стала ухудшаться с активизацией деятельности на Урале различных политических партий, которые вовлекали рабочих заводов в ряды своих сторонников. Особо отличились на этом поприще агитаторы Российской социал-демократической рабочей партии (РСДРП). 

К началу XX века заводская тюрьма уже не могла вместить всех задержанных, в числе которых из года в год становилось всё больше арестованных по политическим мотивам. В Тагиле появились новые тюрьмы: пересыльная — в районе железнодорожного вокзала, предварительного заключения — в Земском доме на улице Старозаводской (ныне — Уральской). 

Увеличился и полицейско-надзорный штат: в посёлке появился жандармский участок, сыскное отделение, отделение политического сыска, конвойный взвод. В 1905 году по Уралу прокатилась волна политических стачек. Катализаторами народных волнений стали поражение в русско-японской войне, неурожай зерна и фуражных культур, экономический кризис. В октябре 1905 года тагильская полиция арестовала, в общей сложности, 220 человек, однако после предварительного следствия под арестом оставались лишь четверо: «царские сатрапы» строго блюли существующее законодательство. 

Первый исправительно-трудовой лагерь, в его привычном для нас понимании, появился в Тагиле в 1919 году. Среди его заключённых, репрессированных «за контрреволюционную деятельность и саботаж» и «по классовому признаку», было 13 священников, 15 дворян и чуть более полусотни уголовников. Большинство прибывших по этапу были уроженцами Минска, Гродненской и Виленской губерний; были среди заключённых и поляки. Располагался этот лагерь на территории Скорбященского монастыря. Надо сказать, что в Нижнетагильском Совете опыт содержания исправительно-трудового учреждения в черте города был оценён достаточно трезво. В одной из резолюций депутаты городского Совета отметили, что лагерь «не принёс городу ощутимой пользы», а труд заключённых был малоэффективен. 
 

(продолжение следует)

© 2016 © 2024. Д. Г. Кужильный для АН «Между строк».