Разговор о значении разговоров, или Об истине и свободе

Есть ценности, которые у большинства людей не вызывают никаких сомнений в своей абсолютности. Например, истина. Истина у людей, включенных в процесс, посвященных во все тонкости происходящего или отслеживающих «все источники информации», одна. Я точно знаю… Это не подлежит сомнению… Есть люди, которые знают истину. Обо всем. Всегда.
Попытка заставить российские суды искать некую «объективную истину» именно из это серии. И суды хотят заставить и заставляют искать «истину», и решения судов подаются как непреложная «истина». Истина якобы в последней инстанции.
Еще больше уверенности в незыблемости неких «истин» у тех, кто отстаивает «истинную веру». Кто же может усомниться в «истинной вере»? В скрепах? Особенно, если верующие ссылаются на сотни, тысячи и миллионы погибших в борьбе за эту веру. Веру в слова пророка. Веру в заповеди Моисея. Веру в советскую власть. Веру в святую борьбу с врагами. Или, наконец, веру в школьный учебник истории.
Таких «абсолютных» ценностей, как истина, не слишком много, но они есть. Истина, свобода, справедливость, равенство, любовь, прогресс… Ученые, исследователи, идеологи видят, что часто эти ценности вступают друг с другом в союзы. Бывают, что спорят. Иногда конфликтуют. Это обычные политические истории, благодаря которым развиваются и политическая философии, и идеологии. Развиваются и институты, то есть практики отстаивания того или иного понимания ценностей, практики вражды, практики взаимодействия, практики консенсуса…
Есть множество институций, которым хорошо известен конфликт ценностей. Некоторые институции не выдерживают такого рода конфликтов и гибнут. Некоторые решают его, но в ходе истории все одно исчезают. Но есть такие, которые существуют сотни, а то и тысячи лет, практически постоянно в условиях конфликта ценностей, смыслов, символов. Одна из таких институций – Римско-католическая церковь.
Кто-то считает историю католицизма с Великого раскола 1054 года, и тогда Римско-католической церкви еще нет 1000 лет. Сами католики ведут свою историю с апостольских времен, и тогда церкви уже примерно две тысячи лет. Для нас в данный момент эта хронология не суть важна. Важно, что на протяжении истории, как древней, так и современной Римско-католическая церковь постоянно сталкивалась с самыми разнообразными, в том числе ценностными конфликтами. И «внутри себя» тоже. Особенно любопытна современность.
Вот, например, 1891 год. Рубеж веков. Для Римско-католической церкви с этого времени собственно современность и началась. Социальная жизнь бурлит. Либерализм, ставший основой всей политической жизни и Европы, и Северной Америки, дифференцируется. На его базе появляются самые разнообразные политические течения, утопии, идеологии. Монополизация экономики в разгаре. Рабочее движение на перепутье. Церковь не может не реагировать, не может не ответить на ценностные вызовы. Те истины, в том числе политические, которые ранее казались незыблемыми, колеблются.
Дух свободы и религиозного вольнодумства захватывает и католицизм. Традиционные истины под сомнением. И вот Папа Лев XIII пишет и рассылает свою энциклику «Rerum Novarum» («О новых вещах»), в которой говорит о том, о чем церкви и в церкви, казалось бы, и говорить не очень принято: о рабочем классе, о работодателях, об отношениях между классами, о заработной плате и еще многом и многом мирском. Социальные истины католицизма, если и не потрясены, то подвергнуты серьезному испытанию. Но уже сегодня «Rerum Novarum», что признано всеми, - основа, первоисточник, если хотите, «библия» христианской демократии.
Время идет. Две мировых войны. Раскол Европы. Левый радикализм и экстремизм. Общество меняется на глазах. Римско-католическая церковь растет вместе с обществом. Но постепенно становится очевидным, что локальных изменений уже не хватает, что церкви не избежать потрясений.
В ноябре 1958 г. происходит интронизация нового Папы Римского. И менее чем через три месяца Иоанн XXIII объявляет о необходимости созыва Вселенского Собора Католической Церкви, который получил название Второго Ватиканского собора.
Далее начинается то, что выше было названо институтами (практиками) согласования, институтами поиска консенсуса. Не непогрешимый Папа, которому тогда было уже под восемьдесят лет, навязывает всей церкви свое мнение. Кстати, никто и не ожидал от него новаций, ибо возраст. Не Государственный секретариат Святого Престола, не главы Священных Конгрегаций, не Папские советы, комитеты и комиссии и даже не вся Римская курия заявляют о своей претензии на обновленную истину. Более того, курия в основном выступает против обновленчества. Курия консервативна, но процесс запущен.
Предложение Папы передано на рассмотрение кардиналам.
Создается Предподготовительная комиссия. Обратите внимание – предподготовительная!
Определяется язык Собора.
Определяются исключения из дискуссий, о которых спорить не стоит.
Рассылается около трех тысяч писем с просьбой определиться по проблемам, по повестке, по направлениям дискуссий, по возможным документам и т.д.
Получено более двух тысяч ответов. Проведен их анализ.
Прошло уже примерно полтора года. И только в середине 1960 г. создается Центральная подготовительная комиссия.
Затем десять подготовительных комиссий, три секретариата.
Готовятся документы, имеющие разный статус: от регламентов до апостольской конституции.
Формируются рабочие органы.
Идут переговоры о присутствии представителей других церквей.
Определен святой покровитель Собора.
Дискуссии, споры, прения, заседания, обсуждения, согласования, нахождение точек соприкосновения, поиск границ и пределов и многое-многое иное.
Прояснены две основные позиции, которые будут представлены на Соборе: прогрессисты и интегристы (традиционалисты). При этом, еще раз нужно подчеркнуть, курия в основном против обновления.
И вот почти через четыре года после объявления о нужности Собора, в октябре 1962 года Второй Ватиканский начинает работу. Проведена воистину титаническая работа, наработаны такие практики, которые сами по себе дорогого стоят. Современная Римско-католическая церковь такого еще не знала.
Примерно две с половиной тысячи участников в ранге епископа и выше. Около двадцати представительств от христиан-некатоликов. Пресса. Весь мир следит. Бурные дискуссии на первой сессии. Папа тяжело болеет. Кардиналом становится Джованни Баттиста Монтини, будущий Папа Павел VI.
И на первой сессии… не принято ни одного документа!!! Ни одного!!! После трех с лишним лет подготовки. Зато итогом первой сессии стало отчетливое понимание, что просто так, легко и походя интегристам не победить. Аналогично с прогрессистами. Стало ясно, что институты согласования нужно включать вновь. И наконец, несмотря на жесткие дискуссии, раскола по поводу католических истин не только удалось избежать, но и наметилось отчетливое стремление к открытой дискуссии по поводу этих истин, стремление к взаимному пониманию.
Между сессиями Собора умирает его инициатор Иоанн XXIII. Кардинал Монтини через две с половиной недели становится новым Папой и назначает вторую сессию Собора на конец сентября 1963 года. Требуется еще более тщательная подготовка.
Вторая сессия длилась два с лишним месяца до начала декабря 1963 г. Среди основных вопросов – обновление церкви и вопросы ее открытости. Принято два важнейших документа, в том числе Конституция «О священной литургии», вызвавшая, пожалуй, наиболее ожесточенные споры, прошедшая через множество поправок и голосований. Суть изменений: в литургии допущены национальные языки, а не только латынь, богослужения адаптируются к национальным традициям, к процессу богослужения допускаются присутствующие верующие, обрядность упрощается и т.д.
И, обратите внимание, Павел VI, осознавая дискуссионный характер документа, признавая и повышая роль епископата, отдавая дань демократичности обсуждения документа и фактически делая заявку на дальнейшую демократизацию утверждает документ не формулой, связанной с его единоначалием и непогрешимостью «ex cathedra», но словами «Approbamus una cum patribus» («Мы одобряем вместе с отцами»). Таким образом, Папа не настаивает на однозначной абсолютности новой формы литургии, показывает себя не фанатиком-обновленцем, но противопоставляет традиционалистам, отстаивающим только свою, только одну религиозную истину, формулу большей свободы и дискуссии.
Примерно через год (сентябрь-ноябрь 1964 г.) состоялась третья сессия Собора. В марте 1965 года Павел VI совершает мессу, стоя лицом к слушателям и на итальянском языке, то есть уже по новому литургическому обряду. Затем в сентябре-декабре 1965 года состоялась последняя четвертая сессия Собора. Затем были отменены взаимные анафемы католиков и православных, учреждены Архив Собора и постсоборные комиссии. Собор завершился, но продолжал и продолжает жить.
С провозглашения идеи Второго Ватиканского собора прошло почти семь лет!!! Семь лет согласований, консультаций, споров… Такого политического урока, пожалуй, современная история еще не знала. Множество истин, претензий на истину разбились о две вещи: во-первых, о меняющуюся реальность, на которую можно закрывать глаза, но которая от этого реальностью быть не перестанет, во-вторых, о стремление договориться, о практики нахождения компромисса, об институты свободы.

Если же говорить о формальных результатах, то:
1. Упрощен литургический обряд. Он стал более доступным, более демократичным, более приближенным к рядовым верующим, которые в своем большинстве «мертвой» латыни вообще не знали. И такой поворот есть свидетельство обновления изнутри;
2. Повысилась роль мирян в церкви;
3. Вообще церковь вновь «вернулась» к общественной, политической жизни. Проблемы мира вновь стали активно обсуждаться;
4. Более того, церковь открыто приняла современность, модерн, ранее «запрещенные». Будущее и современность противопоставлялись тем традициям, от которых можно отказаться и которые относятся к временному, преходящему;
5. Провозглашено право на религиозную свободу;
6. Осуждены войны. Прежде всего ядерные;
7. Произошли подвижки в трактовке экуменизма. Вплоть до разрешения совершения некоторых таинств с христианами иных направлений. Признавалась позитивная роль восточных католических церквей;
8. Изменена тональность документов. От стилистики осуждения, проклятия, предостережения, анафемы совершен переход к стилистике проповеди, размышления, диалога, позитива. Не «против», но «за»;
9. Многие формулировки документов Соборы имели сознательно расплывчатый характер, без фанатизма ни в сторону прогрессистов, ни в сторону традиционалистов. Стремление к компромиссу доминировало. Собор не настаивал на абсолютной истине. Он открывал путь к толкованию документов, к дальнейшему диалогу, к свободе;
10. Произошла некоторая децентрализация церкви. Повысилась роль и епископата, и рядовых священников. Отныне священники не просто отправляли обряды, но «призывались» к миссионерству, проповедничеству, к хождению в мир;
11. Был однозначно осужден антисемитизм, которым грешили некоторые католические священники. Досталось и коммунизму; и т.д., и т.п.
Итак, Собор отверг принцип однозначности неких истин, но признал право на обсуждение. Далее было еще интереснее.
«Любителей» однозначных истин, некоторых католиков-интегристов Собор не подвигнул к отступлению от догм. Одним из таких «упертых» традиционалистов был архиепископ Марсель-Франсуа Лефевр, создавший в 1970 году в пику решениям Второго Ватиканского собора Священническое братство святого Пия X, которое объединило часть католиков-традиционалистов.
Лефевр был далеко не рядовым архиепископом. Лишь один штрих: за свою подвижническую, миссионерскую деятельность в Африке (Сенегал, Габон и иные страны прежде всего Западной Африки) его называли «апостолом Африки».
И человек, который всю свою жизнь нес свет истины, истинной истины, самой истинной истины, вдруг столкнулся с каким-то обновлением, фактически с изменой истинным идеалам. Лефевр начал свою борьбу. Тут, в борьбе нескольких истин, в борьбе с традиционализмом, граничащим с фанатизмом и претендующем на однозначность, на знание абсолютной истины и пригодились наработанные практики поиска компромиссов, практики свободы.

С Лефевром начали вести диалог. Но в ответ он создает семинарию, где учит в соответствии со своими, традиционалистскими представлениями.
С Лефевром разговаривают. Он жестко критикует Рим.
С Лефевром ищут контактов. Он обрушивается на Иоанна Павла II за то, что тот посетил синагогу.
С Лефевром встречаются.
С Лефевром подписывают протокол примирения.
Лефевру и вообще всем священникам разрешают проводить мессу по старому обряду.
В ответ Лефевр вместе с еще одним епископом из Бразилии в нарушение всех принципов возводит в епископский сан четырех священников. С учетом того, что одним из них был Ричард Уильямсон, скандал вышел за все возможные пределы. Дело в том, что этот рукоположенный Лефевром священник был признанным антисемитом. Не то, что в 1988 году, когда и было совершено рукоположение, он и через двадцать лет в 2008 г. отрицал Холокост, не признавал существования газовых камер, утверждал, что антисемитизм в ряде своих проявлений оправдан и т.д. Кстати, в итоге в 2010 г. Уильямсон был осужден уголовным судом в Баварии и приговорен к значительному штрафу. Но это в будущем.
А в 1988 году Иоанн Павел II не выдержал и отлучил Лефевра от церкви. Но произошло это только через восемнадцать лет. Диалог с Лефевром шел ВОСЕМНАДЦАТЬ лет! Восемнадцать лет дискуссий, разговоров об обрядах истинной веры, значении изменившейся реальности и свободе. Восемнадцать лет попыток нахождения компромисса.
Но (!) дело отлучением не закончилось. Священническое братство упорствовало. А Рим продолжал искать компромисс. В 2009 г. отлучение было снято! Встречи представителей Братства с Иоанном Павлом II, а затем и с Бенедиктом XVI были посвящены именно поиску точек соприкосновения. Предложения Рима обеспечивали самую широкую автономию Братству, но традиционалисты-лефевристы отказываются от предложений и по сей день. От них уходят, они теряют авторитет в глазах большинства католиков, но нет… они одни продолжают «знать», что такое истина.
Это только одна история, которая длится после Второго Ватиканского собора. А их достаточно много. И с отрицанием избранных пап, и с антипапами, и… обо всем не рассказать. Но везде есть одна закономерность: тот, кто претендует на абсолютную истину, в итоге оказывается на обочине реальности, ибо реальность – штука изменчивая. Реальности безразлична истина. Реальность обращается с истиной так, как пожелает. Обращается свободно.
К чему все это? Просто все больше истин, все меньше диалогов. Все больше монологов на одну и ту же тему, все меньше компромиссов. Все меньше реальности, все больше прошлого, традиционализма, скреп и фанатизма.
Как-то Уинстон Черчиль, который уж точно мог бы претендовать на знание абсолютной истины, сказал: Фанатик - тот, кто не может изменить решение и не может переменить тему. Так вот, если вы видите, что кто-то не может сменить тему, то вспомните и Второй Ватиканский, и Уинстона Черчиля.
Кстати, в 2015 году исполняется ровно 50 лет со дня окончания последней сессии Второго Ватиканского собора.