Об этом лучше не знать

Наше благополучное рафинированное существование было впервые нарушено, когда мы с семимесячным ребёнком и его обструктивным бронхитом попали в детское отделение пульмонологии Нижнетагильской инфекционной больницы. Как только моему малышу начали оказывать необходимую медицинскую помощь и его крики прекратились, я услышала много других воплей. По коридору круглосуточно раздавался детский плач. Своим неискушённым умом предполагала, что это кричат вновь прибывающие маленькие пациенты. Пока однажды в нашу комфортную индивидуальную палату не постучала дежурная медсестра и, извиняясь и заискивая, не попросила одолжить один подгузник. Я спросила, подойдёт ли наш размер. Она убедила, что любой размер подойдёт, так как подгузников у них нет совсем. Дала ей сразу три штуки и спросила:

«Для кого это?»

«Для отказников», - ответила.

«Откуда у вас отказники?»

«Из детских домов они. Они и там-то никому не нужны, а как чихнут один раз – сразу к нам отправляют. Чтоб других детей не заражали. Мы ведь, знаете, как зашиваемся. Дети больные, которые с мамочками поступают, у нас первоочередную помощь и уход получают. Там мамочки не дают нам спуску: права качают, требуют. А до отказников у нас очередь уже после доходит. Когда уже и сил-то никаких нет от постоянного наплыва пациентов…»

Медсестра, довольная раздобытыми подгузниками, поспешила удалиться. Мне же от её визита остались размышления о происхождении круглосуточного плача в отделении. Неужели это малыши-отказники всё время плачут… Эта мысль с трудом помещалась в голове.

Все, кто хоть раз бывал в подобном лечебном заведении, знают, что по коридорам там ходить категорически воспрещается – исключительно по насущным необходимостям разрешён выход за пределы палаты. Поэтому следующего визита медсестры я ждала с нетерпением, ибо плач в коридоре мне уже казался просто невыносимым.

«Да, это они плачут, - сказала сестра на вечернем обходе. - Не успеваю к ним. Новые пациенты всё время поступают».

«А можно я помогу? Давайте покормлю их… перепеленать могу… просто посижу с ними, пока мой малыш спит», - предложила я.

«Ну что вы?... Не надо. Нам нельзя... Я сама как-нибудь попробую управиться», - ответила замученная сестра.

Той ночью спать оказалось невозможно. Как невыносимо понимать, что в палате вдали коридора плачут, зовут и заявляют о своём существовании дети, которые никому не нужны. И крик их никому не интересен, и жизнь их никому не важна, даже женщинам, родившим их на свет…

Во время ночной ингаляции моему ребёнку в процедурном кабинете я не могла не вернуться к начатому разговору с медсестрой – спросила, как я могу помочь этим детям.

«Нам подгузники очень нужны, - пожаловалась медсестра, - акция "Сухая попа" давно закончилась. И наши запасы подошли к концу. Вот ходим у мамочек побираемся по палатам, кому не жалко – дают. Любые подгузники, любого размера – нам всё сгодится. Научились уже одну штуку в день на ребёнка использовать. Чаще пелёнки меняем. Но ведь это дополнительное время на уход. Не успеваем многого из-за этого… А ещё пролежни начинают появляться у некоторых детей. Это уже страшно. Крем детский нужен от опрелостей... Так, знаете, жалко этих малышей. Но у нас самих зарплата мизерная – не могу всё время крем им на свои деньги покупать. А того, что нам дают, очень мало…»

Через час она пришла ко мне и спросила, в силе ли моё предложение о помощи. Конечно, да! Уснуть-то я так и не смогла. Мы пошли в эту дальнюю палату в конце коридора.

Никогда не видела таких детей. Если мне покажут фильм ужаса, картинка будет в любом случае добрее, чем то, что я увидела… Я их помню. Трехмесячный недоношенный Марк, похожий на тушку куренка, с пластиковой трубкой из груди, с красновато-фиолетовым телом, лишённым намёка на жировую прослойку. Худенький годовичок Лиза, которая молча серьёзно смотрела на меня, опираясь на железные прутья казённой кроватки. Колготки на худеньких ножках были мокрыми, а глазки с синюшными подглазниками уже не плакали. Даша, шесть месяцев… Дашу описать невозможно. Как невозможно представить без глаз от рождения лицо, с волчьей пастью и заячьей губой одновременно. Ещё кто-то был, кто требовал внимания… пятеро малышей. Мы с медсестрой занялись ими: покормили, переодели. Брать на руки, чтобы успокоить, она мне не разрешила. Хотя, пожалуй, мне самой было бы страшно – такими хрупкими казались их тельца. Мы одели им подгузники моего полугодовалого сына: Марку одной штуки хватило бы укутаться с головой, годовалой Лизе он пришёлся в самый раз, а Даша отблагодарила нас улыбкой. Если только можно представить улыбку на раскуроченном от рождения лице с распахнутым горлом.

«Даша у нас самая позитивная, - заулыбалась медсестра, - она всегда человеческому теплу радуется. Не видит ведь, зато чувствует хорошо. Меньше всех плачет. А как человека рядом почувствует - улыбаться начинает. Такая искренняя девочка».

Дальше уже помню плохо. Рыдая, звонила домой, просила купить сколько можно подгузников разных размеров. Лучше - побольше маленьких и самых маленьких. Ещё детский крем, дешёвый самый, но побольше… Ещё детскую одежду…

На следующий день дежурная сестра сменилась, и мне больше зайти в эту палату не дали. Хотя я регулярно спрашивала про детей, которые ждали участия в своих маленьких жизнях. Запрещено – режим.

В день выписки помню сияющее лицо гардеробщицы, которая вышла нам навстречу из лифта с плотно набитой упаковками подгузников тележкой, сверху которой свешивались пакеты с малышовскими вещичками, а на дне перекатывалось два десятка металлических тюбиков «советского» детского крема.

Внизу нас с сыном ждали мама и муж.

Участвовать в благотворительности или нет – дело каждого. По себе скажу, проще не знать, чтоб не думать.

Правда, иногда жизнь задаёт нам вопросы, игнорировать которые невозможно.